Эдуард Кондратов - Без права на покой [Рассказы о милиции]
Она не выдержала долгого молчания.
— Меня обвиняют в соучастии в мошенничестве. Давайте протокол. Подпишу, не читая ни строки! Гоните меня в тюрьму, но оставьте в покое! — Она сама схватила со стола пачку сигарет. Закурила, жадно глотала дым. Пускала его через нос.
— Не спешите, Пигалева. Нам с вами придется о многом говорить.
— Только без морали! Что я должна сказать?
— Этого я не знаю. Предупреждаю: допрос записывается на ленту магнитофона. — Бардышев положил на стол часы «Луч». День был пасмурным, и они не выделились своей красотой.
— Где вы их взяли?
Глаза Пигалевой на миг округлились. Губы побелели.
— Первый раз вижу!
Она запиралась с упорством и ожесточением. Бардышеву пришлось вызвать на очную ставку Дудникова. И тут она осталась верной своей тактике отказываться от всего.
— Ну, стерва! — Дудников безнадежно махнул рукой. — Молоко материнское на губах не обсохло, а рядится под урку! Во молодежь пошла!
Она метала злые взгляды на Дудникова, мяла зубами огарыши сигарет, выплевывала на пол. Бардышев с брезгливостью отодвинул от нее пачку сигарет.
— На что вы рассчитываете, Пигалева?.. Зачем жили? Мать жилы тянула из себя, чтобы обуть-одеть доченьку. Так вы ее отблагодарили! Сердце у вас из камня, что ли? Ведь могли сами стать матерью...
— Почему могла? — снова взорвалась Пигалева. — Захочу и буду! Буду!..
— Дай вам бог, как говорят старики! — Бардышев напомнил ей о бутылках «Саян», о дубравке на 172-м километре, о костре и жареной колбасе на палочке. Показал ей этот дубовый шампурок.
Она молча перекатывала мысли. «Гераськин — гад! Клялся в верности. Скоро же раскололся! И старый хрыч — «воры не выдают друг друга». А сам «поплыл», как неврастеник. Каждый за свою шкуру дрожит».
Она с отчаянием искала оправдание себе. «Где доказательства, что именно я была в лесу у костра? Что именно я продала часы Знакомому?.. Мало ли что наговорят! Им верите, а мне — нет».
Суматошно лопотала Пигалева и сама уже не верила, что может выкарабкаться. Бардышев показал ей отпечатки пальцев на бутылках из-под «Саян».
— На фототаблице они несколько увеличены. Ваши пальчики! А вот следы зуба на пробке. Экспертиза установила — ваш зуб. Таким образом доказано: вы были в дубравке и в рабочем поселке. Кто с вами был?
— Знаете же! Гераськин! — Она пила воду, и зубы стучали о край стакана. — Дайте сигарету!
— Кто убил Кузину?
— Не я! Я там не была.
— Вот следы ваших пальцев на туфле покойной! — Бардышев показал фототаблицу. — У Кузиной осталось двое детей. На кого оставлены малыши? Они спрашивают: «Где наша мама?...». Кто им ответит? Кто их согреет и накормит?..
— Я держала за ноги — она брыкалась. Почему не отдала сразу золото?! Золото ей дороже своей головы! Гераськин вынужден был...
— Дудников знал?
— Знал! Знал! Знал! Научил! — Пигалева ударилась в истерику. Бардышев вынужден был отправить ее в камеру. Он не поверил последним ее выкрикам.
Жуков осунулся за дни болезни. Седина снегом лежала на висках. Подперев кулаком голову, выслушал доклад Бардышева.
— Разрешите, товарищ майор, писать заключение? — Владимир Львович поглаживал два тома уголовного дела.
Вышел из-за стола Жуков, сжал плечо Бардышева.
— Молодцом, лейтенант! Приживешься в милиции. Ты любишь людей. В нашем деле это главное.
— Спасибо, Евгений Васильевич!
— А Фимка где? — вдруг спросил Жуков.
— А Фимка где? — эхом повторил Бардышев. И грустно поглядел сквозь толстые стекла очков на опись имущества Солуяновых, на разрешение Фимке вселиться в комнату матери, в дом возле костела, на Куйбышевской улице...
ВЛАДИМИР СОКОЛЬНИКОВ. НЕЛЕТНАЯ ПОГОДА
Эта повесть не документальная в строгом смысле слова, но в ней нашли отражение дела о валютчиках и спекулянтах золотом, о которых в свое время писалось в центральной и местной печати.
И хотя основные герои повести носят собирательный характер, некоторые из них имеют прототипы в реальной жизни, но, естественно, носят другие фамилии.
Конечно, не было ничего удивительного в том, что мощный скоростной экспресс обходил все «Запорожцы», «Москвичи» и даже новые «Волги». Странным было лишь то, как он делал это, — слишком уж резко, отчаянно, не соблюдая решительно никаких мер предосторожности. В таких случаях наметанный глаз автоинспектора сразу определяет: водитель в нетрезвом виде.
Но на этот раз ошибся бы многоопытный страж дорог: человек за рулем пьян не был. Лицо его было напряжено, он мертвой хваткой вцепился в баранку, не отрывая глаз от дороги. По лбу сбегали струйки пота, но водитель ни разу не позволил себе смахнуть их. Да и как смахнешь, если стрелка спидометра дрожит между цифрами 120 и 130 и автобус уже еле касается колесами земли, словно намереваясь взлететь.
Наконец за поворотом открылись приземистые строения аэропорта. И только тогда водитель чуть-чуть сбросил скорость. Взвизгнув тормозами, автобус, еще вздрагивая всем корпусом после сумасшедшей езды, замер на конечной остановке. Из кабины выпрыгнул полный человек с чемоданчиком и бросился к зданию аэровокзала, на ходу доставая из кармана билет.
...А посадка в лайнер ТУ-104 уже закончилась. У трапа осталась одна стюардесса, проверявшая у пассажиров билеты. Но вот и она поднялась по лестнице, встала в дверях.
— Все, что ли, Ниночка? — Из салона вышел высокий парень в форме ГВФ. — Пора отправляться.
— Ну и пожалуйста. — Девушка равнодушно передернула плечами.
— Как все? — Из-за спины парня в летной форме высунулась румяная физиономия молодого человека лет двадцати двух. — Уверяю вас, девушка, есть опоздавшие.
Следом за ним из салона выглянул еще один парень — невысокий, черноволосый, худощавый.
— Во-первых, опоздавших нет! — отрезала стюардесса. — Все, кто прошел регистрацию, на месте. А во- вторых... — Она грозно посмотрела на ребят. — Сюда нельзя выходить.
— Давайте-ка, ребята, давайте, — поддержал ее пилот, разводя руками. — Не положено...
— Девушка! Одну минуточку! — взмолился румяный, увидев, что по знаку стюардессы трап начал медленно отплывать от борта. — Я вам все объясню...
Но девушка внезапно подняла руку.
— Глянь-ка, Эрик, — кивнув в сторону аэровокзала, бросила она пилоту, — а похоже, что наш.
От аэровокзала что есть духу бежал полный человек с маленьким чемоданчиком в руках, тот самый, что примчался в аэропорт на «сумасшедшем» автобусе. Девушка знаком вернула трап, и опоздавший птицей взмахнул по нему на борт. Сунув девушке зажатый в руке билет, он, судорожно дыша, смахнул ладонью пот со Лба и даже попытался улыбнуться:
— Фу! Успел! Лучше поздно, чем никогда, верно?
Стюардесса улыбнулась, но ответить не успела,
замерев с билетом в руках. Два пассажира, умолявшие ее подождать, дружно подступили к опоздавшему. Девушке показалось, что они кинулись пожимать ему руки, но когда парни отступили на шаг, на запястьях у человека с чемоданчиком уже поблескивали... наручники.
— Ну вот и ладно, — удовлетворенно сказал румяный, любуясь своей работой. — А то уж мы прямо волновались.
А в дверях салона, закрывая спинами все происходящее от любопытных взглядов, стояли плечом к плечу еще двое — руки в карманах, спокойные.
Очевидно, меньше всего ожидал опоздавший такого оборота. Все еще не справившись с дыханием, он изумленно воззрился на появившиеся на руках «украшения» и вдруг выронил чемоданчик, который, тяжело стукнувшись об пол, раскрылся.
Ахнула, округлив глаза, стюардесса, По полу покатились золотые монеты. К ногам девушки упало богатое ожерелье. Чемодан оказался набитым драгоценностями: бусами, кольцами, золотыми часами. В уголке чемодана, полузасыпанный кольцами, лежал какой-то мешочек, похожий на табачный кисет.
Румяный парень, поглядывая на эти сокровища, укоризненно покачал головой: